Я и Ты - Мартин Бубер
Управляет ли государство экономикой или экономика уполномочивает государство на правление, остается неважным до тех пор, пока обе эти сферы не преобразованы. Будет ли в государственных учреждениях больше свободы, а в экономике – больше справедливости, важно, но не для вопросов реальной жизни, которые здесь поставлены; свободными и справедливыми сами по себе они стать не могут. Остается ли говорящий Ты и отвечающий на обращение дух живым и приобщенным к действительности; подчинятся ли те части духа, которые еще вкраплены в общественную жизнь человека, государству и экономике или останутся самостоятельно действующими; будет ли поглощено общественной жизнью то духовное, что пока еще сохраняется в личной жизни человека, – вот что имеет решающее значение. Разумеется, невозможно разделить общественную жизнь на независимые области, к которым также принадлежала бы «духовная жизнь»; это означало бы лишь окончательно подчинить принуждению погруженные в мир Оно области и полностью лишить дух действенности, ибо дух никогда не действует сам по себе, но только в мире: дух действует на мир пронизывающей и преображающей его силой. Дух находится «у себя» по-настоящему только тогда, когда он выходит навстречу открытому ему миру и предается ему; только так он может освободить его и себя в нем. Рассеянная, ослабленная, выродившаяся, обуреваемая противоречиями духовность, которая сегодня представляет дух, сможет это сделать, разумеется, только тогда, когда она снова дорастет до существа духа, то есть до способности говорить Ты.
В мире Оно неограниченно царит причинность. Каждый доступный чувственному восприятию «физический», а также каждый обнаруженный или найденный на основании личного опыта «психический» процесс необходимо считать либо следствием какой-то причины, либо причиной какого-то следствия. К тому же ряду относятся процессы, которым можно приписать характер целеполагания, то есть процессы, являющиеся составными частями континуума мира Оно: этот континуум допускает телеологию, но только как часть оборотной стороны причинности, стороны, которая не нарушает связной полноты причинности.
Неограниченное господство причинности в мире Оно, имеющее основополагающую важность для научного упорядочения природы, не подавляет человека, который не ограничен миром Оно, и может снова и снова выходить из него в мир отношения. Здесь Я и Ты свободно стоят друг перед другом, оказывая друг на друга влияние, не включенное в причинность и не окрашенное ею; здесь человеку гарантируется свобода – его и его человеческой сущности. Лишь тот, кто понимает отношение и знает о присутствии Ты, способен на принятие решений. Тот, кто решается, свободен, потому что, принимая решение, он встает перед высочайшим Ликом.
Неукротимо вскипающая огненная материя всего моего умения желать, все, первозданно кружащее вокруг меня возможное, сплетенное и как бы неразделимое, манящие взгляды возможностей, мерцающие со всех концов, вселенная как искушение, и я, воплотившийся в настоящее мгновение, простираю обе руки в огонь, глубоко в огонь, где прячется то одно-единственное, что имеет в виду меня, и вот все это схвачено в одном – теперь! Грозная бездна отдалилась, не мельтешит больше лишенное ядра Многое в переливающемся равенстве своих притязаний, но лишь двое друг возле друга, другое и одно, иллюзия и миссия. Но лишь теперь во мне возникает воплощение. Ибо не то называют принятием решения, когда одно сделано, а другое отставлено в сторону, как потухшая масса, слой за слоем, словно шлак, покрывающая мою душу. Но только тот, кто направляет всю силу другого в деяние одного, только тот, кто в становление действительности избранного умеет дать войти неугасимой страсти неизбранного, лишь тот, кто «злыми деяниями служит Богу», только тот решается и решает происходящее. Если это понять, то станет также ясно, что именно это надо называть справедливым, направленным на тот путь, по которому идут и на котором решают; и если бы существовал дьявол, то он был бы не тем, кто идет против Бога, а тем, кто не принял решения в вечности.
Человека, у которого есть гарантия свободы, не угнетает причинность. Он знает, что его преходящая, обреченная на смерть жизнь, по самому своему существу, есть вибрация между Ты и Оно, и он выслеживает ее смысл. Для него достаточно того, что, не имея возможности задерживаться в святилище, он может снова, и снова, и снова переступать через его порог; но да, то, что он должен раз за разом покидать святилище, внутренне связано для него со смыслом и с назначением этой жизни. Там, на пороге, в нем каждый раз заново вспыхивает дух, вспыхивает как ответ; здесь, в нечистом и бедном крае, эта искра должна быть оправданна. То, что здесь зовется необходимостью, не может его напугать, ибо там он познал нечто истинное, познал судьбу.
Судьба и свобода неразрывно связаны друг с другом нерушимой клятвой. С судьбой встречается только тот, кто воплотил свободу в действие. В том, что я смог открыть приличествующее мне деяние, в движении моей свободы открывает мне свобода свою тайну; однако если я и не смогу сделать это так, как мне приличествовало, то даже и в этом сопротивлении открывается мне тайна. Кто забывает всякую причинность и решается на действие из глубины, кто избавляется от своего добра и одежды и голым предстает перед Ликом, на того, свободного, как зеркальное отражение свободы, смотрит его судьба. Это не его граница – это его дополнение; свобода и судьба охватывают друг друга, сливаясь в смысле; и из этого смысла судьба, чьи глаза только что были строги и чей взгляд теперь исполнен света, смотрит внутрь как сама милость.
Нет, человека, несущего искру и возвращающегося в мир Оно, не подавляет причинная необходимость. И от мужей духа во времена здоровой жизни исходит уверенность ко всему народу; даже самым забитым естественно, инстинктивно, смутно дается встреча, дается познание настоящего, и все каким-либо образом ощущают Ты; отныне дух означает для них надежную крепость.
Но в нездоровые времена случается, что мир Оно, не проникнутый и не оплодотворенный живыми потоками мира Ты, обособленный и застойный, как призрак исполинского болота, пересиливает человека. Смирившись с миром предметов, которые больше не становятся для него настоящим, человек полностью ему поддается. Обычная причинность в этом случае вырастает в подавляющий и удушающий злой рок.
Каждая великая, охватывающая народы культура покоится на каком-либо изначальном
